Утро застыло в воздухе жирном,
мечтает отделаться самоотводом,
автобус выблёвывает пассажиров,
конечная станция – концы в воду,
небо висит как его пришили,
апрель, понедельник – прогноз точен,
бритый фасад и газон плешивый
щерятся выгрызами червоточин.

В подземные внутренности переходов
выжившие ночью мешками валятся
под двери, встречающие сгибом хорды,
задавленным визгом вдёрнутых вальсов
в утробу земли, светом ламп раздетую,
где многоколенчатые чародеи
клыками заточенных турникетов
жрут человечину очередей
перед грохочущим алтарём саженей.

Пять минут. Хочется ещё сильнее
вырваться глоточным извержением
из душного гофра бетонных тоннелей
помятым, таящим угрозу обществу
непереваренным индивидом,
столкнуться с улицей, привычной ломщицей
времени, ног и природных видов.

Верный момент. Я приткнулся сбоку,
хуже прорицателя беспризорного,
под козырьком обгоревшей бейсболки
прячу ладонью ухмылку Зорро.
Знаю, чем кончится это утро:
мёртвыми линиями солнцепека
вырежет день на плащах и куртках
мерзкие крестики адских окон,
окошек, окошечек.
                        Выть охота!
от проблесков серо-панельной похоти.
Ржавые клёны разбитой пехотой
дырявят штандарты и гнутся хохотом
над головой. Что, смешно, убогие?
Час предначертанный в бубен пробил:
гончие выгнали из берлоги
сонного зверя навстречу дроби
из семиглазого дула привычки,
натасканной четкой цепочкой будней...

Мне не до них, это факт за вычетом
необходимости выхода в люди.
Стоп. Перемотка. Финал. Титры.
Слишком уж многие разглядели,
как выискан, замечен, зачёркнут, выдран,
скомкан и выброшен понедельник.